Бартон Финк (1991)
Начали за здравие, кончили за упокой.
За здравие: канаты театральных декораций, бегущие под камерой, застывший автор, мимо которого обыденно снуют актёры и статисты, мерзкие рожи меценатов театра в ресторане, любовно воссозданная матчасть эпохи, интерьеры и костюмы. За здравие портье и лифтёр, пустая гостиница (но с большим количеством обуви – война или не война, пуста или полна?). Тяжёлый чемодан качается на пружинной кровати почти осязаемо. Атмосфера дешёвой дыры, потёртые лица и мундиры портье и лифтёра, метафоры жары в виде отваливающихся обоев. Нервное напряжение героя, которому мешают малейшие звуки, авторское бессилие, творческие муки. За здравие также отличная операторская работа.
Почти получился образ идеалиста, который лучше знает, чего хотят простые люди, но при этом не желает общаться с народом, не интересуется материалом. Хорош гротескный хозяин студии и его верный слуга.
И мысль с сюжетом даже поначалу куда-то идут, но… никуда не доходят. Дальше верных зарисовок мук творчества и первых голливудских впечатлений, авторы по какой-то причине не заходят. Вероятно, им просто нечего было сказать по существу.
Дальше – хуже. Всё хорошее, что было в первой половине фильма, идёт псу под хвост во второй. Сосед-страховщик вдруг оборачивается дьяволом местного значения, да ещё и маньяком. Мало было одного маньяка, владельца студии? Второй явно избыточен. А с другой стороны, подумали режиссёры, получается как бы «Фауст», наш, американский Мефистофель, не жилистый мужик с бородкой, а жирдяй с гнилым ухом. Маньяк-мефистофель – свежо и в духе... Чего бы в духе? Голливуда? Америки? Словом, и от корней мировой культуры не оторвались, и местную самобытность соблюли. Такое создалось впечатление.
Впрочем, нелепый поворот драматически подготовлен тем, что чужая муза признаётся, что она не муза, а автор. Экак! И тут же в качестве сценарной помощи ложится со своей новой музой, главным героем, в койку, чтобы... чтобы быть застреленной из дробовика во сне (слова копов – маньяк любит застреливать жертв из дробовика).
О бессодержательности авторы проговариваются уже в главном герое, когда тот при соседе-«мефистофеле» лепечет высокопарно-невнятное о народном театре. Лепечет – при том, что пьесу написал, идеей этой он живёт. И значит много на эту тему думал? Напрашивается вывод: герой думал, авторы фильма на эту тему не думали.
Итог. Реальная и мистическая части никак не связаны. Одна не подготавливает другой, первая не противопоставлена второй, вторая не есть итог первой, одна не рамка и не фон, другая не изображение и в таком духе. По этой же причине не прокатывает и как творческий приём, что наблюдаем, например, у Булгакова или Гофмана. Есть отдельно одно и есть отдельно другое. Связь через комара, внешняя, бессодержательная.
Оценка (невзирая на ветки и статуэтки): 7/12 https://telegra.ph/file/e7d314a0bbc979990e31b.jpg
5148