Литье колокола, как бизнес проект Досмотрел наконец-таки «Андрея Рублева».

Дом, который построил Джек (2018) Сразу оговорюсь, нижесказанное не относится ни к личности Триера, ни к его творчеству в целом. Это впечатление от конкретной, не лучшей его работы. Специально, чтобы убедиться в этом, пересмотрел «Танцующую в темноте» и «Рассекая волны». Надсадная, осколочная магия под названием Триер-Бьёрк не развеялась за 20 с лишним лет. По-прежнему звонят в небесах, противореча своенравно и упрямо всему прежде сказанному, колокола. Снятая под Вагнера и Тарковского «Меланхолия» всё также завораживает… Но что это? Для чего? Кого это должно было впечатлить, шокировать? Могло ли? Сначала ради чего. «Обыкновенный фашизм» обличает и воздействует как раз шоком правды. «Список Шиндлера» дань уважения человеку, спасавшему людей не жалея собственных ДЕНЕГ (это не ирония, мы гораздо легче расстаёмся с литрами слёз и тысячами нервных клеток, чем с деньгами). А здесь что? В сущности, хладнокровные рассуждения на тему. Теперь про шок и потрясения. Шокировал фильм? Нет. Во-первых, автор увлёкся внешними эффектами, натурализмом, кровавыми подробностями, которых в современном кино столько, что уже зрительский иммунитет выработался. Во-вторых, вместо того, чтобы раздувать пламя жестокости, довести до рвотных позывов, он всякий раз сбивал его сырыми, детскими рассуждениями на заданную тему. Вообще может ли художественное произведение, сделанное в такой отвлечённо-мистической, рассудочной манере, тягаться в жестокости с самой действительностью? Едва ли. Под жестокостью самой действительности я имею в виду не столько фашизм, изобретательский (сирены на самолётах), архитектурный (Шпеер) и геноцидный (одной пулей застрелить десяток человек) «гений» которого здесь смакуется героем, сколько события более близкие во времени, например, геноцид тутси, осуществлённый хуту, на минуточку, в 1994 году на виду у всего прогрессивного человечества. Или сожжение людей живьём в Одессе уже в XXI веке, сожжение, которое второстепенные европолитики по указке первостепенных выдали за акт политической необходимости. Тема насилия не чужда Триеру. Но в лучших своих фильмах он брал существенные земные аспекты насилия, психологические и социальные, находил его истоки не в высших сферах, а в твердолобости, обречённости, отчаянии, равнодушии, заблуждениях людей. Было убедительно. Теперь – нет. Потому что теперь режиссёр использовал натуралистические наивно-художественные средства, переложив их эстетически-философскими рассуждениями, которые и сами по себе бесплодны, а в данном исполнении ещё и поверхностны и наивны. Также режиссёр не учёл, что даже когда повествование идёт от лица героя, слышен голос автора. И здесь он слишком слышен. Философско-эстетические отступления больше всего напомнили сочинение на тему, чего я нахватался за «лето». Этакое мальчишеское хвастовство. Вот, что я знаю: дуб Гёте, готические арки, Шпеер, гниющий виноград, отличие тигра от овцы, Данте, Вергилий, охота, «юнкерсы», массовые уничтожения мирного населения. Плюс сырые, наивные сопоставления. Поначалу завязывалось что-то нетривиальное о мотивах маньяков (и вообще причинах насилия, если принять маньяка за крайнюю форму). Первая жертва испытывала терпение героя, взбесила, вторая унизила его в образе страхового агента. Напрашивалась некая галерея социальных и психологических истоков жестокости. Но автор увлёкся кровавыми изысками, мистикой и эстетизированием. Жаль. О неуклюжем сюжетном ходе с целью переодеть героя в красный халат, не говорю. Что за старый друг вдруг? Схождение в ад и отсылка к теологическим канонам, в которых гордыня хуже массовых убийств («тебе на два круга выше»), выглядит тоже мальчишески хвастливо, если учесть, что Триер по его же словам атеист. Словом, маньяк вышел неубедительный, обыкновенный.

V съезд кинематографистов СССР. ⠀ Одним из самых знаковых событий перестройки стал пятый съезд кинематографистов СССР в мае 1986 года. Его часто называют «репетицией» других грядущих перемен в стране. Тогда произошел слом привычных и давно сложившихся правил, и кино, как казалось тогда, вышло из-под гнета цензуры.  ⠀ Разговоры о кризисе кинокультуры в стране к этому времени становились все громче. Репертуар зарубежного проката казался критикам слишком легковесным и развлекательным (это отразилось в статье журналиста Юрия Гейко «Зачем пришла к нам Анжелика?»), а отечественные фильмы, выдаваемые за «эталон», на деле оказывались достаточно беспомощными и ходульными — одним из печально известных провалов стала революционная эпопея Сергея Бондарчука «Красные колокола».  ⠀ Вскоре мэтрам вроде Бондарчука пришлось «подвинуться»: теперь уже их ожидала настоящая революционная эпопея. Механизм перестройки запустился, когда в результате неожиданных (непредусмотренных) кандидатских выборов заслуженные классики Евгений Матвеев, Станислав Ростоцкий, Лев Кулиджанов и другие не получили делегатских мандатов и оказались формально отстранены от участия в съезде. Это было воспринято как профессиональная отставка.  ⠀ В результате Союз кинематографистов возглавил режиссер Элем Климов, который бросил все силы на организацию кинопроцесса. Снятый им до этого «Иди и смотри» остался его последней работой в кино, несмотря на замыслы экранизировать «Мастера и Маргариту». По замечанию киноведа Андрея Плахова, он принес себя в жертву, чтобы помочь молодым авторам и отстоять права тех, кто до этого пострадал от запретов советской власти.  ⠀ Благодаря его деятельности началась реабилитация положенных на «полку» (то есть запрещенных к показу) картин: «Комиссара» Александра Аскольдова, «Скверного анекдота» Александра Алова и Владимира Наумова, «Покаяния» Тенгиза Абуладзе, «Темы» Глеба Панфилова, «Одинокого голоса человека» Александра Сокурова и многих других.  ⠀ И хотя революционные мечты участников этого процесса о чистом искусстве без ограничений и давления «сверху» во многом остались наивными идеалами, а отечественную киноиндустрию вскоре поджидал сокрушительный удар, дни пятого съезда по-прежнему можно назвать вехой в истории кино и страны и символом перемен.