​​Михаэлю Ханеке — 80! Поговорим по такому поводу о телевизорах в его...

Сегодня расскажем вам о двух самых заметных отечественных новинках конца 2020 года. «Серебряные коньки». Один из главных сюрпризов сезона – вроде бы типичное выступление в жанре «новогоднего российского фильма», которое написано, разыграно и (что удивительнее всего) поставлено на порядок сильнее обычного. Разумеется, это ещё и близко не Голливуд, но здесь фантастически снят декоративный Петербург, есть несколько экшен-эпизодов, за которые не жалко отсыпать с десяток патриотических военных блокбастеров, да и на втором плане – одно из самых ярких выступлений года (Юрий Борисов в роли остроумного марксиста-карманника). Плюс проведены неожиданно язвительные параллели с сегодняшним политическим строем в России, начиная методами силовых структур и заканчивая незамысловатыми коррупционными схемами. Пожалуй, в третьем акте «Коньки» дают несколько утяжеляющих композицию кренов, но в целом – кто вообще мог ожидать от подобного проекта такой результат? «Конференция». Новая работа Твердовского-младшего, самого амбициозного молодого режиссёра современной России. Он не изменил себе и на этот раз, препарируя частную аномалию через коллективный диагноз, разве что теперь в самой теме мерещится намёк на провокацию (сюжет основан на рефлексии жертв теракта на Дубровке). Понятно, почему «Конференцию» практически полностью проигнорировал массовый зритель – это целиком выстроенное на скупых акцентах, статичное, снятое в духе позднего Ханеке, кино: важная тема, глобальные обобщения, героиня – ходячий символ, физический паралич рифмуется с эмоциональным, и так далее и тому подобное. Кажется, Твердовскому нравится играть в большого автора, с каждым новым фильмом его лицо всё сильнее заплывает европейским свинцом серьёзности, а серьёзный разговор всё чаще подменяется пронзительными истерическими припадками. Безумно жаль, но всё-таки порой взросление – скверная штука.

​ звезднаяподборка 5 фильмов с Рэйфом Файнсом, которые стоит посмотреть Не знаешь, чего интересного глянуть? Предлагаем выбрать ленту с сегодняшним именинником Рэйфом Файнсом в главной роли. В его обширной фильмографии немало пронзительных драм о любви. Преданный садовник Великобритания, Германия, триллер, драма, мелодрама, детектив, 2005 В главных ролях: Рэйф Файнс, Рэйчел Вайс, Юбер Кунде Рейтинг: IMDb 7.4, КиноПоиск 7.1 Джастин и Тесс Куэйл приезжают в Кению ради дипломатической миссии. Поездка в Африку оказывается роковой для молодой супружеской пары. Через некоторое время Тесс находят мертвой, а рядом с ней обнаруживают труп туземца. Двойная смерть бросает тень на репутацию семейства Куэйл. В попытке восстановить доброе имя жены Джастин попадает в круговорот заговоров и интриг. Фильм снят по мотивам одноименного бестселлера Джона ле Карре. Трейлер: https://youtu.be/vtLwXRFB7Ko Английский пациент США, Великобритания, драма, мелодрама, военный, 1996 В главных ролях: Рэйф Файнс, Кристин Скотт Томас, Жюльет Бинош Рейтинг: IMDb 7.4, КиноПоиск 7.8 Последние дни Второй мировой войны. В заброшенном монастыре мужчина, получивший жуткие ожоги по всему телу, рассказывает медсестре свою трагическую историю любви к замужней женщине. Девять премий «Оскар»: лучший фильм, лучшая женская роль второго плана (Жюльет Бинош), лучший, лучший звук, лучший монтаж, лучший саундтрек. За свою актерскую работу Файнс получил номинацию на золотую статуэтку. Трейлер: https://youtu.be/nZCNnhpkYqs Чтец США, Германия, драма, мелодрама, 2008 В главных ролях: Рэйф Файнс, Кейт Уинслет, Давид Кросс Рейтинг: IMDb 7.6, КиноПоиск 7.9 Когда Михаэлю Бергу было 15 лет, он встретил женщину, о которой помнил потом всю свою жизнь. Ханна Шмиц, красавица 36 лет, предложила ему помощь, когда Михаэль заболел скарлатиной. Благодарный за спасение юноша знакомится с Ханной поближе, и между ними вспыхивает кратковременный роман. Михаэль часто навещает свою взрослую любовницу, время от времени читая ей книги. Но однажды Ханна исчезает из его жизни так же неожиданно, как и вошла в нее. Восемь лет спустя Михаэль и Ханна снова встречаются. Фильм снят по мотивам романа бестселлера немецкого профессора, юриста и писателя Бернхарда Шлинка. Трейлер: https://youtu.be/YmyLxrZb07k Грозовой перевал Великобритания, США, драма, мелодрама, история, 1992 В главных ролях: Жюльет Бинош, Рэйф Файнс, Джанет Мактир Рейтинг: IMDb 6.8, КиноПоиск 7.6 Добродушный мистер Эрншо спасает от голодной жизни бездомного сироту. Найденыша мужчина называет Хитклиффом и принимает как родного сына. Дети Эрншо, Кэти и Хиндли, по-разному восприняли нового члена семьи. Хиндли холодно отнесся к бездомному мальчугану, когда Кэти стала для него самым близким в мире человеком. С годами дружба переросла в любовь. Но готова ли Кити отказаться от беззаботной жизни ради Хитклиффа, у которого ни гроша за душой? Экранизация одноименного романа Эмили Бронте. Трейлер: https://youtu.be/6qme54PdXoY Конец романа Великобритания, США, драма, мелодрама, 1999 В главных ролях: Рэйф Файнс, Джулианна Мур, Стивен Ри Рейтинг: IMDb 7.1, КиноПоиск 7.1 Во время Второй мировой войны писатель Морис Бендрикс заводит роман с Сарой Майлс, женой его лучшего друга Генри. Однако недолго продлилась страстная связь любовников — вскоре Сара прекращает их отношения. Спустя несколько лет Морис вновь встречает чету Майлзов. Былое чувство вспыхнуло в нем с новой силой и превратилось в наваждение. Писатель решает выяснить, почему Сара бросила его. Лента снята по мотивам одноименного романа Грэма Грина. Трейлер: https://youtu.be/v1khQzFKOH4 https://telegra.ph/file/7f56799e2feb1e6c37349.jpg

​​Что может быть прекрасней новогоднего ничегонеделанья в компании советской классики и диснеевских мультфильмов? Запивая оливье шампанским, делимся с вами лучшими материалами прошлого года. Самое время почитать, если вдруг пропустили: Как создавался образ Вилланель из сериала «Убивая Еву»? Десять выдающихся операторов в истории кино Мрачный символизм разноцветных костюмов в сериале «Рэтчед» Любимые фильмы Андрея Тарковского Польские, шведские и азиатские режиссёры, чьи имена должен знать каждый  Что такое «Догма-95»? Must see: культовые трилогии  4 лица первого американского киноавангарда Что почитать любителю авторского кино? 10 важнейших тандемов композиторов и режиссёров в истории кино 6 фильмов для знакомства с якутским кинематографом Режиссёрский стиль Михаэля Ханеке Кто в США снимает настоящий артхаус? Godard Starter Pack Новогодние инди-фильмы для самых грустных https://telegra.ph/file/dec3b9d1591301fec9dcb.jpg

Одна из тёмных лошадок австрийского кинематографа - «Страх» Геральда Каргля. Психологический триллер об убийце, который только вышел из тюрьмы и вновь принялся за старое - не только достоверный портрет маньяка (в одном ряду с «М-убицей» и «Золотой перчаткой»), но также один из источников вдохновения для Гаспара Ноэ. Французский радикал неоднократно утверждал, что динамическая операторская работа с циркулирующей в пространстве камерой повлияла на стилевые решения в его творчестве. И действительно: в течение полутора часов камера будто бы преследует неуравновешенного садиста, техническими средствами создавая ощущение аберрации. Безумие стимулируют также электронные пассажи Клуса Шульце - немецкого композитора, который нашел способ держать ритм, не разжимая пружину ни на минуту. Параллельно мы узнаем о природе поведения героя: садистские наклонности мужчины спровоцированы его детскими травмами - что, в общем-то, не ново для вскрытия маньяческой природы в рамках психологии (зачастую триллеры идут таким путем, либо же стараются не объяснять истоки насилия вовсе). Но и это не главное - в «Страхе» Каргля есть непередаваемое, почти тактильное ощущение перманентности происходящего. Герой-психопат мучает случайно попавшуюся семью - ужасы происходят здесь и сейчас, без всякого стеснения и различных интерлюдий. Похожий трюк удастся провернуть, разве что, Ханеке со своими «Забавными играми». Тем интереснее, что Каргль больше ничего и не снял. «Страх» остался единственным и в некотором роде уникальный опытом, примером брутального евротриллера, который погружает зрителя в трехмерное пространство не хуже современных технологий. ЧтоПосмотреть Киноликбез

22 марта | 19:00 | Каро 11 Октябрь | Алая императрица (1934, Джозеф фон Штернберг) | спецпоказ | фильм представит историк моды Александр Васильев. 22 марта | 19:30 | Иллюзион | Однажды ночью (1944), Бесценная голова (1942) | Персона. Борис Барнет | спецпоказы | фильмы представит киновед Евгений Марголит. 23 и 26 марта | 19:00 | Третьяковская галерея, Инженерный корпус | Плавный ход (1967, Харо Зенфт) и Маркиза фон О (1976, Эрик Ромер) | Бруно Ганц: XX век. 23 марта | 19:00 | Дом кино | Тело Христово (2019, Ян Комаса) | цикл «Польские окна» | фильм представит киновед Денис Вирен. 23 марта | 19:30 | Иллюзион | Идиоты (1998, Ларс фон Триер) | спецпоказ | фильм представит киновед Андрей Апостолов. 23 марта | 20:00 | Цифровое деловое пространство | Что нас ждет? Кризис против кинозрителей | старт цикла лекций кинокритика Алисы Таёжной «Кино в 2021-м году. Что с ним происходит и как его смотреть?» 23–28 марта | Каро 11 Октябрь | 7-й фестиваль венгерского кино CIFRA. 26 марта | 19:00 | Каро 11 Октябрь | Вспомнить всё (1990, Пол Верховен) | премьера отреставрированной версии | фильм представит журналист и переводчик Андрей Гаврилов. 26–29 марта | Москино Факел | Михаэль Ханеке: Ближний круг | программа фильмов, объединенных темой семейных отношений. 26–29 марта | Okko | Кинофестиваль Франкофонии | онлайн. 27 марта | 15:00 | Иллюзион | Предательница (1977, Никита Хубов) | Кино с Евгением Марголитом. 28 марта | 14:30 | Музей кино | Эпизод в Западном Берлине (1986, Мечислав Васьковский) | киноклуб «35mm» | куратор — директор по прокату компании «Русский репортаж» Роман Дорофеев. афишасинефила всевкиноиявкино

Его фильмы называют «неудобными», в них много насилия, телевизоров, а главный источник зла — дети. Двукратному лауреату «Золотой пальмовой ветви» Михаэлю Ханеке исполняется сегодня 79. Разбираемся, из каких элементов выстроена «оледеневшая» вселенная австрийского мастера https://zen.yandex.ru/media/cinemagraphie/rejisserskii-stil-mihael-haneke-605a0a94248b873219a9392d

La pianiste (2001), Michael Haneke — вот вырасту и стану мазохисткой! Кино, как и живопись, литература и нотированная музыка — это процесс умерщвления и пластификации, декорирования трупа и его оживления в соответствии уже с нашими психозами и представлениями о прекрасном (то есть неврозами). Это нормальная реакция на реальность, желание её упорядочить, прописать и, наконец, контролировать. У кого-то в большей, у кого-то — в меньшей степени, но это всегда фиксация; как бы актёры и камера ни импровизировали, как бы импрессионисты ни напускали тумана, как бы поэты ни струились чувствами, как бы композиторы ни выражали тонкие трепетные эмоции, — они все будут зафиксированы в целлулоиде, масле, буквах, нотах. Мозг изначально функционирует так, поэтому разница между мимезисом, диегезисом и поэзисом в этом смысле минимальна: что подражание реальности, что упражнения с нарративом об этой (или не этой) реальности, что создание новых реальностей, это всё равно фиксация; разница только в количестве мучений для собственно реальности. Так и, кажется, Ханеке со страстью патологоанатома показывает нам диссекцию, но не всё так просто. Клиническая картина пианистки понятная и ясная, кажется, это вполне народное понимание мазохизма, вот тебе мать-..., вот тебе музыкалка, вот тебе контроль, вот тебе то да сё, и да, вот нюхает она салфетки в порно-кинотеатрах, и да, вот она мочится, наблюдая за парочкой в машине. Появляется инженер с разносторонними интересами, прям человек эпохи возрождения, он тебе и Шёнберга сыграет, и в хоккей, как не запасть на такого, благо каток и вправду по соседству с венским Концертхаусом и консерваторией. И разумеется, нам противопоставят его исполнение как страстное, а её как подмороженное, и он тронет её сердечко Шубертом, это вам не жук лапкой. Ну и вот она пишет ему письмо (я не поэт, я пианистка), а дальше всё плохо, видим и считаем мы, мы же почтенные бюргеры, с уважением относимся к проявлениям чужой, тем более женской! сексуальности на экране, ну и мы знаем, что смотрим фильм Ханеке, то есть мы выполняем приученный поворот, а ну да, мы такое умеем. Да, плохо, но не так. Проблема с фантазиями о контроле реальности — властью или инструкциями в письмах — в том, что реальность не знает о том, что её пытаются контролировать, и в общем живёт своей жизнью. Это, конечно, заставляет многих пациентов грустить, ну что ж, погрустят да перестанут. Но тут мы идём дальше и смотрим, как товарищ соглашается и приходит мутузить пианистку, вроде как по её предписаниям, да вот как-то не то всё. Потому что пишешь ты письма сидя в комфорте и тепле в квартире мамашки, платишь ипотеку, и охуеваешь от собственной смелости, купив цветной платочек. Потому что ты режешь себе вагину бритвой сама, не поручая никому. Потому что фантазии хороши ровно настолько, насколько они не сбываются. И тут Ханеке переодевается. Он и раньше был вполне сатириком про комфорт буржуа, и тут ничего особо не меняется; вся эта мазохистическая поебота сминается как только получаешь в реале по ...у. Какой тут гимн половой свободе, какая тут терапевтическая ценность высвобождения сексуальности, какие тут гештальты и проекции, какие ... сценарии и их проработка, какие ... письма и инструкции, что это всё за мутная муть, бесконечный морок комфортной буржуазной психотерапии, «вскрывающей подноготную», когда и подноготная-то сводится к скучным фантазиям, подсмотренным в порно. Фиксируй-не фиксируй, расписывай или нет, это всё развалится, как плохой сахар. И пианистка окончательно ёбнется в конце, идеальный финал же: вот-вот начнётся концерт, инженер проходит мимо и лыбится, а я не зря припасла нож! В Театральном музее (точнее, в картинной галерее Академии изобразительных искусств) в Вене, в 15 минутах ходьбы от консерватории, висит одна из «Лукреций» Кранаха-старшего. Секст Тарквиний изнасиловал матрону Лукрецию, да так, что она покончила с собой, став символом женской чистоты даже для христиан, хоть и замужняя римлянка. Так и пианистка колет себя ножом примерно туда же, повыше груди, в вестибюле Концертхауса, волосы её подобраны.

The seventh continent (1989), Michael Haneke — вещатам о вещах. Первый в «трилогии обледенения», хотя тут вопрос, скорее, в том, кто обледенел первым, критикуемое общество или Ханеке сам, разморозка не произойдёт и потом же, так и будет под лидокаином. Концептуально это очень похоже на упаковку сока «Моя семья», где все эти люди на самом деле друг другу никто, просто оплаченные модели. Да, нам протоколируют их протокольную жизнь, да, способ соответствует замыслу, нам принципиально не объясняют, почему тут и там обшивочку прорывает немножко. Ну и, по существу, разрушение вещей выглядит так же скучно как и обладание ими, и является обратной стороной всё того же фетиша, все того же вещизма. Да и собственно самоубийство, это тоже очень скучный процесс, да. Это очень легко считывается как критика общества потребления и вещизма, но ведь это очень скучная интерпретация же, и приходится покопаться, чтобы получить контекст неосуществленной денацификации в Австрии, замена или даже отшибание памяти, жизнь в отказе, существование на автомате. Собственно, как в самой Австрии лучше не разговаривать о нацистах и прошлом, так и в этой семейке лучше не разговаривать ни о чём. В этом смысле Ионеско уже в «Лысой певице» отработал этот метод, где все персонажи разговаривают, как из учебника иностранного языка, с интонациями робота, и причины у него были точно такие же, невозможность ничего. Зато в финальные 5 минут Ханеке делает кино, ставит красивый кадр мертвецов перед телевизором и монтаж со снегом на экране, а до этого Celine Dion разрывает глотку с «Cause I'm your lady and you're my man», и, благодаря ей (пусть и с другой песней), Евровидение в 1989 проходит в Лозанне. Красиво.

Benny's video (1992), Michael Haneke — Бенни и его чувство снега. Продолжаем разговор про нацию под лидокаином, тут уже более предметно и прямо, сынок забил девочку, чтобы посмотреть, как это, родители замели всё под ковёр, репутация же — всё как Австрия в вопросе про 65500 убитых евреев, ну или вообще про Маутхаузен, например. Никто не называет вещи своими именами, только «это», или «произошедшее»: нет языка, чтобы об этом говорить, да и как об этом говорить, это тоже общее место про невыразимость холокоста. Стоит иметь в виду, что в 1986 президентом в Австрии был избран генерал Kurt Waldheim со своей историей военной службы на Балканах, а в 1989 ультра-правый Jörg Haider стал губернатором Каринтии, открыто вещая о любви к третьему рейху, чтобы уже в 1999 его FPÖ вошла в коалиционное правительство. Не самый лучший фон учиться разговаривать о прошлом. Ну и ещё Австрия совсем не представляла, как это, справляться с беженцами из бывшей Югославии, поэтому тонны новостного футеджа оттуда и открытая неприязнь (и оттуда же боснийские, косовские, хорватские и сербские имена в швейцарской национальной сборной по футболу). Мамаша ещё в начале задаёт вопрос то ли сыну, то ли телевизору, вещающему про иммигрантов: «откуда они все понабежали», ей же в итоге рвёт обшивочку немножко (в этот раз понятно даже почему); папаша же прикрикивает успокоиться и вообще держит семью крепенько, сильный лидер, всё как мы любим. Видео в данном случае наиболее визуальный способ документирования, да ещё и такой доступный. Конечно, возникает общий и космический вопрос, произошло ли вообще что-то, если это не было заснято? Во время египетского отпуска нам покажут еще большое кладбище, похожее на монумент холокосту в Берлине, да и, кажется, Хургада была выбрана не зря, евреи же когда-то переходили Красное море. Ханеке не один переживающий за непрожитый невроз нацизма и холокоста, Элинек (на вручении Нобелевской премии по литературе назвавшей Австрию «criminal nation»), Бернхард, да даже те же венские акционисты, тысячи их; когда рядом в музее лежат черепа убитых евреев и польских партизан в качестве «научных» артефактов. В конце сынок заложит родителей со всё тем же бессмысленным взглядом и ответом «потому» (и через пять лет мы увидим его же в «Забавных играх», и я думаю это не случайный кастинг, а сиквел), и это и есть настоящий хэппи-енд, а не то, что Ханеке снимет в 2017.

71 fragments of a chronology of chance (1994), Michael Haneke — прикладная гляциология. Мы продолжаем наш репортаж из ледникового периода (по Ханеке), который больше похож на морализаторство и цокание языком: ну надо же, на одной стойке тебе и Дональд Дак, и секс-журналы; ну и прочие изобличения общества потребления. Вроде бы. Всё это опять выглядит, как проблемы первого мира, ну что это, блять, бездетная пара меняет детей, как перчатки, ну или там студент расстраивается из-за недосложенного креста-головоломки, возьмите себя в руки уже. Ну и финальная стрельба, заплатить надо же за бензин, карточки не принимают, банкомат сломался, в отделении очередь (1993 год на дворе), чем не повод схватиться за пистолет, мм. Опять же, непроговорённые и непрожитые неврозы повсюду и у всех, кроме, пожалуй, румынского бродяжки, и никто ... не знает, что с ними делать, и как реагировать. Чем больше заметаешь под ковёр, ну или топишь в глубине, ну или подмораживаешь лидокаином, тем меньше ты представляешь, что же там в этом скрытом пространстве происходит, и где оно рванёт — подводным пожаром газа, как в Мексиканском заливе, ну или грязевым вулканом, как на Каспии — но рванёт так или иначе, потому что не научены реагировать, ничего не проговорено, ничего не понято. Строго говоря, грязевой вулкан и подводный пожар тоже всего лишь явления, не взрываются же они из некой внутренней злобы-то, ух я им щас всем задам! Отдельно через все три фильма проходит католическая линия; в «Седьмом континенте» дочка регулярно молится перед сном, дай божечка попасть на небеса; в «Видео Бенни» детский хор, включая самого Бенни, поёт Trotz dem alten Drachen Баха из «Иисус, моя радость», ну и тут, конечно, всё делается из высших (христианских) побуждений, так ведь, мама и папа? Ханеке ещё вернется к пространству скрытого в, собственно, «Скрытом», через 11 лет, только на другом, французском материале, ну там свои детальки будут ещё, не переключайтесь.

The conversation (1974), Francis Ford Coppola — журнал «Вопросы согласия». Вот и ответ Ханеке, любой способ документации не спасёт, потому что не избавляет от интерпретации никак, никогда. Как и у всех пришибленных какой-нибудь травмой, потребность в контроле реализуется так, или иначе; тут Гарри полностью и к восторгу поголовно всех контролирует свою техническую часть аудиослежки, даже во время неуклюжей вечеринки он оживляется не от притязаний блодинки, а при обсуждении количества и видов микрофонов. Ну и сам он пытается контролировать собственное пространство, звонит с таксофонов, не отвечает на вопросы подружки, и даже в офисе у него дополнительная зарешеченная выгородка. Тем не менее, он допускает, например, бога наблюдать за собой (и то даже исповеди всё равно обобщённые и без деталей), потому что сам подумай, где девушки, а где бог. То есть человек в контроле даже, кому можно, а кому нельзя. Поэтому когда он говорит о чём-то и вправду же важном с той же блондинкой, а это записывается и потом воспроизводится, ярость не скрыть, да и блондинка потом тоже окажется подставная. Чувства нахлынут, приснится сон, да и потом не то наваждение, не то померещилось, да в общем смысловое ударение ускользнёт, несмотря на техническую удачу, будет смерть, будет кровь, не будет только любовь. И всё это под бесконечные повторы одной и той же тщательно записанной и сведённой записи, вот вам свидетельство настоящести же, как так ...? Всё это нечеловечески меланхолично снято, сделано, смонтировано, сведено, при этом и ни одной лишней ноты, но и никакого напряжения же, опять же всё оттеняет полный раздрай и катастрофу. — Ты бы... Если бы ты была девушкой, которая кого-то ждет... ну, ты бы никогда не знала, когда он придёт к тебе. Ты бы просто жила одна и ничего не знала о нём. Если бы ты любила его, была бы терпеливой, и даже если бы он никогда не посмел сам ничего не рассказывать о себе, даже если любит тебя. Ты бы... ты бы вернулась к нему? Там ещё технологическая теория в том, что в его собственной квартире нет никакого жучка, потому что собственно саксофон служит пассивным отражателем, достаточно навести узконаправленный микрофон; и это ещё наводит грусти, в разгромленной квартире. У нас одна женщина с прошлой работы вот тоже всё документировала-документировала, да не перевыдокументировала.

A hidden life (2019), Terrence Malick — такая же простая техасская девушка, как и я. Рефлексия про австрофашизм и аншлюс пришла откуда Ханеке c гляциологией 1, 2 и 3, Элинек и товарищи не могли особо ожидать, ну и тональность такую взять не могли тоже никак, потому что кошечка и собачка. Начнём с того, что настоящий Sankt Radegund находится на равнине в верхней Австрии, севернее Зальцбурга буквально на границе с Германией, и никаких гор там нет; и это важно. Малик, с чуть ли не ранне-михалковской негой три часа поёт, летит и шьёт эпос, такой вот метод: взять бешено красивых актёров, благо под фамилию Малика впишутся буквально все, взять бешено красиво пишущего оператора, будь то Lubezki или Widmer, и пустить их быть перед камерой, а потом 3 года провести в монтажной. Но, в отличие от Михалкова, Малик в 1998 не ударился в государственное бесогонство, а снял «Тонкую красную линию», но там и подзастрял, и это интересно юным дипломированным методологам. Малик, нечеловечески талантливый кинематографист, продолжает густо унавоживать безупречный визуальный нарратив закадровым объясняловом с зачитыванием глубоких мыслей, на сдачу припечатывая эпиграфами, ЧТОБЫ ПОПОНЯТНЕЕ БЫЛО. Откуда это, от неуверенности, от опыта фокус-групп и махачей с продюсерами, от американской веры в понятность, или от позы объяснятора, — ну или правда, от простодушия, просто хочется же как лучше? Впрочем, выглядит результат примерно так, как описано в Rick and Morty s5e2: «It shows a lack of faith in their core concept», я честно сам не верю, что это сработает, поэтому вот объясню ещё и ещё; пишет-то сценарий опять же он сам, и реплики, особенно действительно ему удаются сильно хуже, чем собственно кино, не говоря уж о странной идее заставить немецкоговорящих артистов произносить плохо написанные фразы на английском, зачем блять, кто так говорит, кроме как в сознании продюсеров или режиссёра-пророка. А при этом собственно кино-то удаётся великолепно же, и монтаж, и камера, и вообще, и всё это только выиграло бы, если отключить закадр. Это как если бы условный Бетховен писал «Патетическую» с назойливым конферансом на английском, чтобы сука попонятнее было; если мы можем допустить идею, что музыку можно слушать без сюжетных пояснений, то, может быть, и в кино можно попробовать, а не превращать всё в набор номеров с аккомпанементом, да ещё и с оркестровой поддержкой мелодии; если Глюк смог трансформировать оперу ещё в конце 18 века, то, может, и Малик смог бы в кино? И, как и в опере, каждому в пределах трёх часов дают помостик, чтобы выступить, и Franz Rogowski из Фрайбурга про простоту и любовь и вино, белое и красное, и великий швейцарец Bruno Ganz в последний раз играет нам одним лицом и руками. Это мог бы быть великий фильм, но не про сопротивление истории и прочую нудятину, а про любовь. Так больно, милая, так странно. Бешено красивая Valerie Pachner проходит куда более длинный путь, чем муж, со своей простотой и глазами, любовь, что движет солнце и светила, и в какой-то момент плачешь сам; это почти как одноимённый фильм у будущего Ханеке, есть только любовь, нет больше ничего, и вот как раз она-то и переходит и через время, и бытие, и существование, и я увижу тебя в горах, говорит Фани в конце. И никого не защитила рука, зовущая вдали. Но всё это остаётся этнографической экспедицией, хотя и это под вопросом, Австрия в фильме целиком сконструирована из итальянских Альп, и из настоящей деревни взята только речка Salzach, вдоль и через которую герои символически ходят. Непосредственно австрийской рефлексии нету, это надмирный взгляд техасского миссионера на наш бренный мир через призму этой вашей Европы. Придётся самим.

Code inconnu : Récit incomplet de divers voyages (2000), Michael Haneke — ыпййд аддлл. Трилогия обледенения (Седьмой континент, Видео Бенни, 71 фрагмент хронологии случайности) отражается в трилогию метакомментария (не всегда интересного, назидательного и злободневно обличающего) — а тут ещё Jörg Haider и ультраправые входят в правительство, Ханеке уезжает из Австрии и препарирует теперь Европу и Францию. Собственно, первый фильм в новой трилогии я и называть не буду, это как раз самый известный и самый мудацкий, который он потом переснимет кадр-в-кадр в 2007 году в Штатах, там много от «Видео Бенни», только теперь забиваемая девица это мы, и нас даже конкретно спрашивают с экрана «вам не надоело ещё всё это смотреть-то?», даже собственно режиссёрский комментарий был «кто в здравом уме пойдёт на этот фильм?» Никто. Так вот, во втором, «Код неизвестен», нам перерабатывают «71 фрагмент», тут тебе и румыны, и войны на плёнке, и иммигранты, и всё такое. Ну и пистолет для забоя скота из «Видео Бенни» пригодился. Только тут метод переплетённых и взаимосвязанных историй не ведет к какому-нибудь катарсису, как в условной «Магнолии», а наоборот, ни к чему. Действия не обретут высший смысл, события придут, произойдут и уйдут, реальные или вымышленные, и всё это значит не больше, чем переключения между каналами с реалити-шоу. При этом, чтобы всё это нам продемонстрировать, Ханеке ставит долгие, очень срежиссированные кадры, внутрикадровый монтаж, использует разные форматы ещё до эры ютуба и тиктока, Jürgen Jürges хореографирует камеру, тонна массовки и всем есть, что делать. Через 8 лет выйдет «Синекдоха, Нью-Йорк» про это всё, и кадр с театральным режиссёром и миллиардом бумажек с ролями перед ним суммирует всё сказанное, с замыслом «отразить всю невозможно гигантскую бессмысленность наших жизней» через реконструкцию этих самых жизней; только более поэтично, образно и сердцеразрывающе. Ханеке тоже не лыком шит, и вся эта фрагментология тоже переходит в кинокачество к концу (с аппетайзером в начале), он нам, нерадивым, рассказывает о конце языка, и о том, как он разваливается — как система кодов и знаков, как способ договориться о значениях и как единственное эволюционное преимущество Homo sapiens, и остаётся нам только бессмысленное «how can I help you» на повторе, язык глухонемых или просто движения под барабаны. Спасибо, фывраолг.

Caché (2005), Michael Haneke — папа просил передать вам всем, что театр закрывается. Пора заканчивать с трилогией метакомментария, нас всех тошнит (включая самого Ханеке уже явно), несмотря на 29 наград и 37 номинаций, место в списках лучших фильмов нулевых, ладида. Да, это штудии по вымещению памяти, вот она, нарядная, на праздник к нам пришла; всё, что надо сделать, это пристальный (принципиальный но не жалостливый) взгляд видеокамеры. Анестезия-амнезия улетучится, новокаин кончится, демоны проснутся, прошлое вспомнится и встрепенётся, и это всё за 15 лет до BLM, вот такой Михаэль наш пророк и лучший в классе. Уже в октябре 2005 во Франции погромы начнутся с Clichy-sous-Bois, со сгоревшими подростками в электроподстанции, жизнь имитирует искусство, Сорокин не одинок. И да, это сиквел того, как австрияки обошлись/обходятся со своим прошлым, вот и французы туда же: лишили права на память минимум 200 утопленных в Сене арабов, вплоть до 1998 года, и вот нам настырный режиссёр предъявляет. И тут происходит прокол/просёр. Венские истории работали именно благодаря своей абстрактности, аудитории не тыкали в лицо убитыми, и не показывали пальцами, кто тут виноват (вы), и не становились в позу пророка; вечность вещала через экран сама, а не через вентрилоквиста. Тут нам показывают собственно жертву, и всё ломается в драматургии и методе: Мажид провёл всю жизнь в однушке в соцжилье, и ждал ждал ждал, пока Жорж появится на горизонте, чтобы наконец-то перерезать себе горло. И мы должны этому мало того, что посочувствовать, так еще и посыпать голову пеплом; ведь маленький Жорж оболгал маленького Мажида, и теперь 6-летний ребёнок 45 лет спустя понесёт, наконец, возмездие. Я хер знает, но мне сложно представить любого из 6-летних ребёнков наказанными 45 лет спустя за то, что приврали, чтобы не делиться вниманием родителей. И эта натянутая метафора растягивается вплоть до конца, когда уверенный в своей абсолютной правоте и чуть ли не святости сынок Мажида с горящими фанатизмом глазками преследует Жоржа, потому что наше дело правое же, вы нас лишили права на, и нам ..., что тебе было 6 лет, ты виноват, и ничего не поделать. И этот же сынок будет уже мутить с сынком собственно Жоржа, продолжая традицию, то ли оболгать, то ли скрывать. Да кого это всё ...-то. Так высокая притча срывается в коммунальную склоку, где в общем ни один из персонажей не проходит через никакую трансформацию, и единственный, кто вызывает человеческое сопереживание, это умирающая мать. Явно против своей воли Ханеке обличает скорее правоверных мучеников и жертв, выставляющих счета угнетателям, и этот процесс ему неподконтролен, потому что ну вот нет. Ну и в простонародье вообще всё сводится к одному вопросу, кто снимал видосы-то? Очень смешно, конечно. Кто-кто, вам написано еще в самом начале — снято Михаэлем Ханеке. Кто снимал, кто снимал, Ханеке и снимал. И это единственное кинематографическое качество этой претенциозной морализаторской фигни, и на этом можно бы с метакомментариями закончить, но впереди ещё «Белая лента», совсем уже для начинающих.

Le temps du loup (2003), Michael Haneke — схематичность не предел! Вне трилогий, снятый между «Пианисткой» и «Скрытым», это, наверное, худший фильм Ханеке, после дурацкого телевизионного «Замка», где нам проговаривали за кадром то, что мы и так видим. Тут же место того, чтобы строить вселенную и долго и муторно объяснять, что случилось с человечеством, как в «Интерстелларе», Ханеке решает просто вообще ничего не объяснять. Вместо того, чтобы рассказывать и показывать о персонажах, чтобы мы их хоть полюбили, нам тоже даются только картонные вырезки. Но и вместо гранд-концепта за этим всем нам дают просто ничего. Уже через 12 лет Лантимос снимет «Лобстер», тоже схематичный хай-концепт же вроде, и тоже строгие выживальщики в лесу, но там всё равно получилось про любовь, а тут не получилось примерно ни про что. Понятное дело, Автор Говорит О Моральных Принципах И Что С Нами Станется, вот это вот всё, но как только включается режим проповедника, аудитории пустеют. Человек человеку волк, мы все пассажиры в ожидании поезда, поиски в темноте, пороки власти, самопожертвование во искупление, ну и прочие трёхкопеечные морали, и это всё вроде так всерьёз. А ведь так хорошо начиналось убийством мужа и рвотой.

L'eclisse (1962), Michelangelo Antonioni — героиня на новокаине. Продолжаем разговор, всё та же Monica Vitti, видимо, уже после «Приключения», живёт, расстаётся, ходит на биржу, летает в Верону и вяло мутит с Alain Delon. Конечно, это всё не про это; в каком-то смысле и Ханеке с трилогией обледенения не очень далек от трилогии отчуждения Антониони, всё те же рациональные действия на автомате, ничего не чувствуя же при этом, и вроде как даже и надо бы чувствовать, ну ладно, будем чувствовать тогда уж; но и это проходит, как затмение. Смотреть очень тяжело, как впрочем и на жизнь в целом, при этом «Затмение» кем-то принято считать лучшим из трилогии, хотя как раз вот предыдущее «Приключение» или последующая «Красная пустыня» куда круче, красивее и даже интереснее. Зато финальный монтаж искупает все предшествующие 100 минут вялой монотонной никчемной скуки, которую мы живём; зрительский опыт тщетного утомления и есть сообщение. Тут и там, как и потом у Ханеке, так же прорывается обшивочка и у Виктории, и у подруг, когда красивые люди в красивых интерьерах начинают плакать; потому что да что же такое мы тут все делаем-то? И так же будут долго и во всех деталях показывать игру на бирже, всё это метание бисера, монотонно и в деталях, как и всё остальное — это всё голландский натюрморт, vanitas, они все говорят только о никчемности преходящего и помни о смерти. А разгадка одна — безблагодатность. Только как же еще и вышло так, что отчуждение и анестезия на экране так сильно задевают и волнуют, даже сейчас.

Das weiße Band (2009), Michael Haneke — и поговорить ему не с кем. Разделав Австрию, потом Францию, потом Европу в, допустим, пух и прах, Ханеке возвращается в немецкоязычное пространство, чтобы вроде бы принять позу вселенского морализатора, запутать ленивых критиков (по Долину, действие происходит в католической Баварии, видите ли, ростки нацизма там же, такая параллель), вспомнить телевизионное прошлое с закадровым голосом, как в дурацком «Замке» (в отличие от «Замка» здорового человека, то есть Балабанова), ну и наснимать холодной красоты, приводя к главному вопросу, кто же был всё это время подморожен, Европа или собственно сам Ханеке. Ложный детектив в вымышленной протестантской деревне на севере Германии; если в предыдущих фильмах он критиковал намеренно дырявую историческую память соответствующих стран, то уж немцев в этот попрекать не получится, — ну так почему создать свою собственную, но всё равно без блэкджека и шлюх, хотя это как посмотреть. Принято считать, что это всё о детях, какие они злые белобрысые ангелочки, через 20 лет придут к власти — вот-де они и проволоку натянули, и над барончиком надругались, и капусту порубили, и глаза выкололи — но дело-то как раз в том, что нам ничего подобного не показывают, и не потому, что Ханеке стесняется или избегает показывать насилие, мы видели его предыдущие фильмы, показал бы ещё как, если бы надо было, да и дети вполне нормальные, только заёбанные. Но вместо расчленёнки нам показывают долгие чудовищные сцены унижений, подчинений, принуждений, ограничений, запретов, ну и было бы странно представить, что Ханеке ошибся с монтажёром. И нет особого даже символизма, библейского, кроме как порубить капусту — это действительно гиперреалистичная история постоянного насилия; ёбаный пастор, ... доктор, барон; да и сам рассказчик-учитель не удерживается от предательства девочки, а Susanna Lothar чуть ли не на колени становится, только бы велосипед у него выпросить, вот сквалыга. Ещё страннее это ощущение, когда приходят новости о войне, и ты понимаешь, что никого не жалко, уж по крайней мере из мужских персонажей, и даже хорошо, что часть из них призовут, и что этот весь чинный разваливающийся мир будет перемолот, хотя таким, как пастор, что война, что смерть — хоть кол на голове, так и будет трещать, пусть он и пустил слезу разочечек. Разумеется, для всего этого отвращения выбрана самая изящная картинка, кадры и свет великолепны, все играют на пике, мы за это некоторых художников XV-XVII веков и любим. Запрет на чувства и человечность, сойдёт за генезис обеих войн, да и всего нового времени, но больше привлекает внимание к фигуре режиссёра, может, это просто его собственное вымещение, родные ему католическая Австрия и католическая же Бавария, настоящие ростки нацизма, но нам снимают про протестантский север и диктатуру — так вина на Пруссии, очевидно. А позицию Ханеке лучше всех выразил президент РФ в 2007 году — после смерти Ганди и поговорить не с кем; вот ведь уровень надмирной спеси, что ни сделаешь, всё афоризм или притча.

Торонтская «новая волна». ⠀ Канадский кинематограф нередко находится в тени своего соседа — американского (часто голливудского) кино. Многие режиссеры и актеры, родившиеся в Канаде, впоследствии уезжают в США (например, Джеймс Кэмерон, Дэвид Кроненберг, Сет Роген, Айвен Райтман, Дени Вильнев и другие). Однако у канадской индустрии есть ряд интересных особенностей — в том числе с точки зрения финансирования и экономики.  ⠀ Уже много десятилетий государство оказывает активную поддержку кинематографистам: так, культовый боди-хоррор Кроненберга «Судороги», ставший одной из его первых знаковых работ, был профинансирован Канадским центром по развитию кино (CFDC), что позднее вызвало немало споров из-за характера фильма. А выгодные налоговые льготы привлекают в страну кинематографистов из-за рубежа. Однако в канадском кино были и свои художественные направления, которые сделали некоторых режиссеров звездами мировых фестивалей. К таким относится и торонтская «новая волна».  ⠀ Под этим условным названием объединяют несколько молодых авторов, которые начали снимать фильмы в середине 1980-х годов. Этот период во многом стал поворотным для канадского общества в целом, однако для появления «новой волны» сложилась и подходящая база. В 1984 Торонтский кинофестиваль (TIFF) запустил секцию Perspective Canada, где показывались дебютные работы, а в 1986 году был создан Онтарийский центр по развитию кино (OFDC) как альтернатива существующим институциям. Его возглавил Уэйн Кларксон, как раз ответственный за запуск Perspective Canada.  ⠀ Первое серьезное признание торонтской «новой волны» произошло уже в 1987 году, когда вышла картина Патрисии Роземы «Я слышала пение русалок». Она была отобрана в каннский «Двухнедельник режиссеров», где получила Приз для молодежи (Prix de la Jeunesse). Сама Розема до этого работала ассистентом режиссера на съемках «Мухи» Кроненберга, который и порекомендовал OFDC поддержать ее проект. «Я слышала пение русалок» получил восторженные отзывы прессы, был куплен для американского проката Харви Вайнштейном и собрал очень хорошую кассу по всему миру.  ⠀ Поддержка старшего поколения оказалась важной и для Атома Эгояна — возможно, ключевого режиссера канадского артхауса, успешно работающего по сей день (в этом году он представил свой новый фильм на Берлинале). В том же 1987 году он выпустил драму «Семейный просмотр», также являющейся краеугольной для «новой волны». Именно тогда Вим Вендерс передал Эгояну свой денежный приз на кинофестивале в Монреале после победы «Неба над Берлином».  ⠀ Основной упор в рамках направления делался на низкобюджетные драмы, где исследовалась человеческая психология, часто в необычных ракурсах. Речь преимущественно шла о семейных взаимоотношениях и одиночестве, а одной из популярнейших тем стало использование видео (этим, например, был особенно увлечен Эгоян, что напоминает о других режиссерах того времени — Стивене Содерберге и Михаэле Ханеке).  ⠀ Впоследствии торонтская «новая волна» оказала влияние на направление так называемого канадского «DIY-кинематографа» 21 века — одним из его представителей стал Мэтт Джонсон, ставший известным благодаря недавней комедии «Кто убил BlackBerry».

Продолжаем наш марафон по лучшим фильмам десятилетия: «Любовь» Михаэля Ханеке – большая трагедия о конце жизни как новом начале Те, кто знакомы с творчеством австрийца, знают, что ни в психологическом, ни тем более телесном аспектах это далеко не самое суровое, что он снял; «Пианистка» была сильно циничнее, «Забавные игры» – злее по отношению к зрителям, «Белая лента» – депрессивнее и в целом гораздо мрачнее. В «Любви» наполнение, казалось бы, исчерпывается обстоятельством: в интеллигентной паре пожилых супругов внезапно заболевает жена, поначалу теряя разум, а затем и тело – её, как может, выхаживает любящий муж; периодически их навещает искреннее сочувствующая дочь, всё чаще поднимающая вопрос о доме престарелых. В руках у менее тонкого режиссёра мы бы получили стандартное кино, эксплуатирующее щепетильный образ умирающих стариков (бесстыднее получается только с детьми). И для Ханеке, конечно, это едва ли не первый в карьере по-настоящему выразительный гуманистический жест – кино, действительно, о любви. Правда любовь здесь он трактует как побег из бренного мира. Здесь постоянно противопоставляются смирение и отчаяние, разум и чувства, стоическая выдержка и мучительная агония. Причём Ханеке показывает квартиру, из которой действие практически не выбирается, как модель мира – прибегая к простым, проверенным символам: будь то подозрительный взлом из начала (визит самой смерти) или освобождение голубя в конце (отлёт души). Но главное – в фильме смыкается мотив бегства из очерствевшей реальности в трансцендентные пределы и прошлое двух великих французских актёров Жан-Луи Трентьиньяна и Эмманюэль Рива (даже Изабель Юппер при желании можно свести к функции «перенимающей эстафету»), для которых «Любовь» стала не просто последней большой работой, а своеобразным эстетическим завещанием. Именно поэтому кино принесло режиссёру вторую «Золотую пальмовую ветвь»; а сейчас уже самому Ханеке исполнилось 80 – и не факт, что он вновь сумеет подняться на подобную высоту. 2010е https://images.kinorium.com/movie/backstage/522524/w1500_2218041.jpg

«Вихрь» Гаспара Ноэ, наконец, добрался до российского проката. В новой картине французского режиссёра нет пульсирующего экрана, кислотных цветов и кружащейся камеры, это реалистичное кино о деменции и уходе из жизни. Будьте осторожны, если ваше эмоциональное состояние колеблется в районе минусовых отметок. О том, почему Ноэ отказывается эстетизировать умирание, какую роль в этом процессе он отводит фармакологии, и чем «Вихрь» отличается от «Любви» Михаэля Ханеке, читайте в нашей рецензии. cinemagraphie_review https://telegra.ph/Vihr-vnutri-voronki-10-25